|
Бак стукнул стаканом по столу и крепко выругался, топорща густые усы.
– В чем дело? – удивленно осекся Баркер: то он его слушал с завидным спокойствием, а теперь взъярился больше его самого.
– В чем дело? – злобно переспросил Бак.– А вы не видите, как они обставили нас, эти маньяки? Что эти два идиота – шут гороховый и полоумный горлопан – подстроили нормальным людям ловушку, и те будто ошалели. Да вы себе только представьте, Баркер, такую картину: современный, благовоспитанный молодой человек в сюртуке скачет туда-сюда, размахивая курам на смех алебардой семнадцатого века – и покушается на смертоубийство обитателей Ноттинг-Хилла! Черт побери! И вам непонятно, как они нас обставили? Не важно, что вы чувствовали,– важно, как это выглядело. Король склонил бы свою дурацкую головенку набок и сказал бы, что это восхитительно. Лорд-мэр Ноттинг-Хилла задрал бы кверху свой дурацкий носище и сказал бы, что это геройство. Но вы-то ради Бога подумайте – как бы вы сами это назвали два дня назад? Баркер закусил губу.
– Вас там не было, Бак, – сказал он.– Вы себе не представляете этой стихии – стихии битвы.
– Да не спорю я против стихии! – сказал Бак, ударив по столу.– Я только говорю, что это их стихия. Это стихия Адама Уэйна. Мы же с вами считали, что эта стихия давным-давно навсегда исчезла из цивилизованного мира!
– Так вот не исчезла,– сказал Баркер,– а коли сомневаетесь, дайте мне протазан, и я вам докажу, что не исчезла.
Молчание затянулось; потом Бак обратился к собеседнику тем доверительным тоном – будем, дескать, смотреть правде в глаза,– который помогал ему заключать особо выгодные сделки.
– Баркер,– сказал он,– вы правы. Эта древняя стихия – стихия битвы – снова тут как тут. Она ворвалась внезапно и застала нас врасплох. Пусть так, пусть на первый случай победил Адам Уэйн. Но не перевернулось же все вверх дном – и разум, и арифметика остались в силе, а значит, в следующий раз мы одолеем его, и одолеем окончательно. Раз перед нами встает какая-то задача, надо толком изучить ее условия и повернуть дело в свою пользу. Раз надо воевать – что ж, разберемся, в чем тут секрет. Я должен уразуметь условия войны так же спокойно и обстоятельно, как я вникаю в сукноделие; вы – так же, как вникаете в политику, спокойно и обстоятельно. Перейдем к фактам. Я ничуть не отступаюсь от того, что говорил прежде. Если у нас есть решающий перевес, то война – простая арифметика. А как же иначе? Вы спрашивали, каким образом двести человек могут победить шестьсот. Я вам отвечу. Двести человек могут победить шестьсот, когда шестьсот воюют по-дурацки. Когда они теряют из виду обстановку и ведут боевые действия на болотах, точно это горы, в лесу – будто это равнина; когда они ведут уличные бои, забывая о назначении улиц.
– А каково назначение улиц? – спросил Баркер.
– А каково назначение ужина? – сердито передразнил его Бак.– Разве неясно? Военное дело требует здравого смысла, и не более того. Назначение улиц – вести из одного места в другое: поэтому улицы соединяются и поэтому уличный бой – дело особое. Вы шествовали по лабиринту улочек, словно по открытой равнине, точно у вас был круговой обзор. А вы углублялись в крепостные ходы, и улицы вас выдавали, улицы вас предавали, улицы сбивали вас с пути, и все это было на руку неприятелю. Вы знаете, что такое Портобелло-роуд? Это единственное место на вашем пути, где боковые улочки встречаются напрямую. Уэйн собрал своих людей по обе стороны, пропустил половину колонны и перерезал ее, как червяка. А вы не понимаете, что могло вас выручить?
Баркер покачал головой.
– Эх вы, а еще толкуете про «стихию»! – горько усмехнулся Бак.– Ну что мне, объяснять вам на высокопарный лад? Представьте же, что, когда вы вслепую отбивались с обеих сторон от красных ноттингхилльцев, за спиной у них послышался бы боевой клич. Представьте, о романтик Баркер! что за их красными хламидами вы узрели бы синее с золотом облачение южных кенсингтонцев, которые напали на них с тыла, окружили их в свою очередь и отбросили на острия ваших протазанов!
– Если б такое было возможно…– начал Баркер и разразился проклятием.
– Такое было очень даже возможно,– отрезал Бак,– по всем правилам арифметики. К Насосному переулку ведет известное число улиц: их не девятьсот и не девять миллионов. Они по ночам не удлиняются. Они не вырастают, как грибы. Наш огромный численный перевес дает нам возможность наступать сразу со всех сторон. И на каждой уличной артерии, на каждом подходе мы выставим почти столько же бойцов, сколько их всего у Уэйна. Вот и все, и попался птенчик. Просто, как чертеж.
– И вы думаете, это наверняка? – спросил Баркер, еще неуверенный, но страстно желая поверить.
– Я вот что думаю, – добродушно сказал Бак, поднимаясь с кресла,– я думаю, что Адам Уэйн учинил на диво лихую потасовку; и мне его, признаться, дьявольски жаль.
– Бак, я преклоняюсь перед вами! – воскликнул Баркер и тоже встал.– Вы меня вернули к рассудку. Стыдно сказать, но я поддался романтическому наваждению. Да, у вас железная логика. Война подчиняется физическим законам, а стало быть, и математике. Мы потерпели поражение потому, что мы не считались ни с математикой, ни с физикой, ни с логикой – потерпели заслуженное поражение. Занять все подступы, и он, разумеется, в наших руках. Когда откроем боевые действия?
– Сейчас, – сказал Бак, выходя из ресторана.
– Как сейчас! – воскликнул Баркер, торопливо следуя за ним.– Прямо сейчас? Но ведь поздно уже.
Бак обернулся к нему и топнул ногой.
– Вы что, думаете, на войне бывает рабочий день? – сказал он, подзывая кеб.– К Ноттинг-Хиллу,– сказал он, и кеб помчался.
* * * * *
Иной раз прочную репутацию можно завоевать за час. За шестьдесят или восемьдесят минут Бак с блеском доказал, что он поистине человек дела. Его зигзагообразное перемещение от короля к Уилсону, от Уилсона к Свиндону, от Свиндона назад к Баркеру было молниеносно. В зубах его была неизменная сигара, в руках – карта Северного Кенсингтона и Ноттинг-Хилла. Он снова и снова объяснял, убеждал, настаивал, что в радиусе четверти мили имеется лишь девять подходов к Насосному переулку: три от Уэстборн-Гроув, два от Ледбрук-Гроув и четыре от Ноттинг-Хилл-Хай-стрит. Эти подходы были заняты отрядами по двести человек прежде, чем последний зеленоватый отблеск странного заката погас в темном небе.
Ночь выдалась на редкость темная, и, указывая на это, какой-то маловер попытался оспорить оптимистические прогнозы лорд-мэра Северного Кенсингтона. Но возобладал заразительный здравый смысл новоявленного полководца. |
