– Никак не совладаю с собой,– пробормотал он.– С самого детства не могу избавиться от страха перед этим волшебством. Бакалейщик – он да, он богач, он романтик, он истинный поэт, но – нет, он весь от мира сего. Зато аптекарь! Прочие дома накрепко стоят в Ноттинг-Хилле, а этот выплывает из царства эльфов. Страшно даже взглянуть на эти огромные разноцветные колбы. Не на них ли глядя, Бог расцвечивает закаты? Да, это сверхчеловеческое, а сверхчеловеческое тем страшнее, чем благотворнее. Отсюда и страх Божий. Да, я боюсь. Но я соберусь с духом и войду.
Он собрался с духом и вошел. Низенький, чернявый молодой человек в очках стоял за конторкой и приветствовал клиента лучезарной, но вполне деловой улыбкой.
– Прекрасный вечер, сэр,– сказал он.
– Поистине прекрасный, о отец чудес,– отозвался Адам, опасливо простерши к нему руки.– В такие-то ясные, тихие вечера ваше заведение и являет себя миру во всей своей красе. Круглее обычного кажутся ваши зеленые, золотые и темно-красные луны, издалека притягивающие паломников болести и хвори к чертогам милосердного волшебства.
– Чего изволите? – спросил аптекарь.
– Сейчас, минуточку,– сказал Уэйн, дружелюбно и неопределенно.– Знаете, дайте мне нюхательной соли.
– Вам какой флакон – восемь пенсов, десять или шиллинг шесть пенсов? – ласково поинтересовался молодой человек.
– Шиллинг шесть, шиллинг шесть,– отвечал Уэйн с диковатой угодливостью.– Я пришел, мистер Баулз, затем, чтобы задать вам страшный вопрос.
Он помедлил и снова собрался с духом.
– Главное,– бормотал он,– главное – чутье, надо ко всем искать верный подход.
– Я пришел,– заявил он вслух,– задать вам вопрос, коренной вопрос, от решения которого зависит судьба вашего чародейного ремесла. Мистер Баулз, неужели же колдовство это попросту сгинет? – и он повел кругом тростью.
Ответа не последовало, и он с жаром продолжал:
– Мы у себя в Ноттинг-Хилле полною мерой изведали вашу чудодейственную силу. Но теперь и самый Ноттинг-Хилл под угрозой.
– Еще чего бы вы хотели, сэр? – осведомился аптекарь.
– Ну, – сказал Уэйн, немного растерявшись,– ну что там продают в аптеках? Ах да, хинин. Вот-вот, спасибо. Да, так что же, суждено ли ему сгинуть? Я видел наших врагов из Бейзуотера и Северного Кенсингтона, мистер Баулз, они отпетые материалисты. Ничто для них ваша магия, и в своих краях они тоже ее в грош не ставят. Они думают, аптекарь – это так, пустяки. Они думают, что аптекарь – человек как человек.
Аптекарь немного помолчал – видимо, трудно было снести непереносимое оскорбление, – и затем поспешно проговорил:
– Что еще прикажете?
– Квасцы,– бросил лорд-мэр.– Итак, лишь в пределах нашего священного града чтут ваше дивное призвание. И, сражаясь за нашу землю, вы сражаетесь не только за себя, но и за все то, что вы воплощаете. Вы бьетесь не только за Ноттинг-Хилл, но и за таинственный сказочный край, ибо если возобладают Бак, Баркер и им подобные золотопоклонники, то, как ни странно, поблекнет и волшебное царство сказок.
– Еще что-нибудь, сэр? – спросил мистер Баулз, сохраняя внешнюю веселость.
– Да, да, таблетки от кашля – касторку – магнезию. Опасность надвинулась вплотную. И я все время чувствовал, что отстаиваю не один лишь свой родной город (хотя за него я готов пролить кровь до капли), но и за все те края, которые ждут не дождутся торжества наших идеалов. Не один Ноттинг-Хилл мне дорог, но также и Бейзуотер, также и Северный Кенсингтон. Ведь если верх возьмут эти денежные тузы, то они повсюду опоганят исконные благородные чувства и тайны народной души. Я знаю, что могу рассчитывать на вас.
– Разумеется, сэр,– горячо подтвердил аптекарь,– мы всегда стараемся удовлетворить покупателя.
Адам Уэйн вышел из аптеки с отрадным чувством исполненного долга.
– Как это замечательно,– сказал он сам себе,– что у меня есть чутье, что я сумел сыграть на их чувствительных струнах, задеть за живое и космополита-бакалейщика, и некроманта-аптекаря с его древним, как мир, загадочным ремеслом. Да, где бы я был без чутья? |