Кое-кто утверждает, что такие газеты едва ли могут быть предметом серьезного обсуждения, однако вряд ли это можно чем-нибудь подкрепить с политической или эстетической точек зрения. В каком-то смысле умеренный, кроткий разум Хармсворта отражает значительно более серьезную проблему.
Журналистика Хармсворта начинается с поклонения успеху и жестокости и заканчивается зауряднейшим раболепием. Впрочем, не он один такой, и пришел он к этому вовсе не потому, что просто глуп. Каждый человек — пусть даже храбрый, — начав поклоняться жестокости, неизбежно заканчивает раболепием. Каждый человек — пусть даже мудрый, — начав поклоняться успеху, неизбежно становится посредственностью. Этот странный и парадоксальный исход коренится не в личных качествах, а в философии, в точке зрения. Не глупость и безрассудство приводят такого человека к неизбежному падению, а его мудрость. Истинная правда, что культ успеха — единственный из всех возможных культов, который обрекает своих последователей на трусость и раболепие.
Человек может стать героем ради чисел миссис Гэллап или ради человеческих жертвоприношений, но во имя успеха он героем стать не может. Дело в том, что человек может выбрать поражение из-за любви к миссис Гэллап или человеческим жертвоприношениям, но не может выбрать поражение из любви к успеху. Когда триумф — мерило всего, поклонникам успеха его не дождаться. Пока надежда действительно остается, ее рассматривают как банальность и пошлость; и только когда дела безнадежны, надежда начинает набирать силу. Подобно всем христианским добродетелям, она и безрассудна, и обязательна.
Роковой парадокс, сокрытый в природе вещей, состоял именно в том, что все современные искатели приключений в конце концов шли на уступки и компромиссы. Они жаждали силы; а жажда силы означала для них поклонение силе; а поклонение силе означало просто соблюдение status quo. Они считали, что тот, кто желает быть сильным, должен уважать силу. Они не понимали очевидной истины, что тот, кто желает быть сильным, должен силу презирать. Они хотели стать всем, превзойти силой всю Вселенную, обрести энергию, чтобы двигать звезды. Но они не понимали двух очень важных обстоятельств; прежде всего, попытка стать всем — это первый и самый трудный шаг, чтобы перестать быть никем; и, во-вторых, перестав быть никем, человек, по существу, противопоставляет себя всему остальному.
Ученые говорят, что низшие животные слепо и эгоистично боролись за место под солнцем. Если так, то, чтобы восторжествовать, единственно нравственным путем для нас должен стать в равной степени слепой альтруизм. Мамонт не склонял голову набок и не сетовал, что мамонты слегка отстали от времени. Мамонты были, по крайней мере, так же современны, как каждый отдельный мамонт из популяции. Лось не говорил: «Раздвоенные копыта безнадежно устарели». Он держал свое оружие наготове и применял его. Но перед мыслящим животным стоит более серьезная опасность, чем поражение вследствие осознания своей несостоятельности.
Когда современные социологи говорят о необходимости адаптации к требованиям эпохи, они забывают о том, что эпоха в лучшем случае целиком состоит из людей, которые не желают адаптироваться ни к чему. В худшем случае она состоит из миллионов испуганных созданий, которые приспособились к чужим требованиям. И такая ситуация все явственнее наблюдается в современной Англии. Все говорят об общественном мнении, о значении общественного мнения, об общественном мнении минус личное мнение. Каждый полагает свой вклад отрицательным, руководствуясь ошибочным впечатлением, что вклад ближнего положителен.
Каждый отказывается от оригинальности в угоду общему тону, который сам по себе пораженческий. И над всем этим бездушным и бездумным сообществом реет новая, унылая и банальная пресса, лишенная выдумки, лишенная отваги, обладающая лишь услужливостью и раболепием, тем более презренным, что это даже не раболепие перед сильным. Но этим заканчивают все, кто начинает с культа силы и завоеваний.
Отличительный признак новой журналистики состоит в том, что это плохая журналистика. Вне всяческих сомнений это самая нескладная, неряшливая и бесцветная халтура наших дней.
Вчера я прочел сентенцию, которую следует выложить золотыми буквами; это истинный девиз новой философии империи. Я нашел ее (как легко догадался читатель) в Pearson? s Magazine, где я общался (душа в душу) с мистером X. Артуром Пирсоном, чье первое и скрытое имя, боюсь предположить, Хильперик [король династии Меровингов (561-583)]. Она встретилась мне в статье о выборах американского президента. Вот эта сентенция, и каждый должен читать ее вдумчиво, перекатывая на языке, пока не распробует ее медовый вкус.
«Нередко толика здравого смысла лучше доходит до американских рабочих, чем многословные и высокопарные аргументы. Оратор, который приводил свои доводы, забивая гвозди в доску, получил сотни голосов на последних президентских выборах».
Я не решусь портить это безупречное высказывание своими комментариями; слова Меркурия корявы после песен Аполлона. Но задумаемся на секунду о странном и непостижимом разуме человека, который это написал, о редакторе, который это одобрил, о людях, на которых это, возможно, произвело впечатление, и об этом невероятном американском рабочем, в отношении которого, насколько я знаю, все сказанное — правда. Подумайте, каким должно быть их представление о «здравом смысле»! Приятно сознавать, что мы с вами, надумав принять участие в президентских выборах, теперь можем получить тысячи голосов, если сделаем что-нибудь подобное. Ведь я полагаю«что гвозди и доска не самые существенные проявления здравого смысла, тут могут быть варианты. Можно, скажем, прочесть:
«Толика здравого смысла впечатляет американских рабочих куда сильнее высокопарных и напыщенных аргументов. Оратор, излагавший свои доводы, отрывая пуговицы от жилета, выиграл тысячи голосов». |
