|
Миллисент вошла из сада в кабинет почти одновременно с Джоном. Она была высокой и светловолосой, а небольшой торчащий подбородок придавал значительность ее красивому лицу. На первый взгляд она казалась сонной, на второй – надменной, а в действительности она просто примирилась с обстоятельствами. Миллисент села к своему столу, чтобы приняться за работу, и вскоре поднялась: семейный разговор становился слишком семейным. Но старый Нэдуэй раздраженно-ласково помахал рукой, и она осталась.
Старик начал резко, с места в карьер, словно только что рассердился:
– Я думал, вы уже беседовали.
– Да, отец, – отвечал Джон, глядя на ковер. – Мы поговорили.
– Надеюсь, ты дал понять, – сказал отец немного мягче, – что просто ни к чему так мудрить, пока мы правим фирмой. Мое дело провалится через месяц, если я пойду на это идиотское «участие рабочих в прибылях». Ну разумно ли это? Разве Джон тебе не объяснил, как это неразумно?
Ко всеобщему удивлению, длинное, бледное лицо дернулось в усмешке, и Норман сказал:
– Да, Джек мне объяснил, и я объяснил ему кое-что. Я объяснил, например, что у меня тоже есть дело.
– А отца у тебя нет? – поинтересовался Джекоб.
– Я выполняю дело Отца, – резко сказал священник.
Все помолчали.
– Вот что, – хмуро выговорил Джон, изучая узор ковра, – так у нас ничего не выйдет. Я ему говорил все, что вы сами сказали бы. Но он не соглашается.
Старый Нэдуэй дернул шеей, словно проглотил кусок, потом сказал:
– Вы что ж, оба против меня? И против нашей фирмы?
– Я за фирму, в том-то и суть, – сказал Джон. – Все же мне за нее отвечать… когда-нибудь, конечно. Только я не собираюсь отвечать за старые методы.
– Тебе как будто нравились деньги, которые я нажил этими методами, – грубо и зло сказал отец. – А теперь, видите ли, они мне подсовывают какой-то слюнявый социализм!
– Отец! – сказал Джон, удивленно и мирно глядя на него. – Разве я похож на социалиста?
Миллисент окинула его взглядом от сверкающих ботинок до сверкающих волос и чуть не засмеялась.
И тут прозвенел дрожащий, почти страстный голос Нормана:
– Мы должны очистить имя Нэдуэев!
– Вы смеете мне говорить, что мое имя в грязи? – крикнул отец.
– По нынешним стандартам – да, – ответил Джон, помолчав.
Старый делец молча сел и повернулся к секретарше.
– Сегодня работать не будем, – сказал он. – Вы лучше погуляйте.
Она не очень охотно встала и пошла в сад. Из-за деревьев взошла огромная, яркая луна, бледное небо стало темным, и черные тени упали на серо-зеленую траву. Миллисент всегда удивляло, что и в саду, и в нелепом доме, населенном столь прозаичными людьми, есть что-то романтическое. Стеклянная дверь осталась приоткрытой, и в сад донесся голос старого Нэдуэя:
– Тяжело карает меня Господь, – говорил он. – У меня три сына, и все они против меня.
– Мы совсем не против вас, отец, – мягко и быстро начал Джон. – Мы просто хотим реорганизовать дело. Теперь ведь новые условия, и общественное мнение изменилось. Ни Нормана, ни меня нельзя обвинить в неблагодарности или непочтительности.
– Эти свойства, – сказал Норман своим глубоким голосом, – ни на йоту не лучше старых методов.
– Вот что, – устало сказал отец, – на сегодня хватит. Мне недолго править фирмой.
Миллисент смотрела на дом, не помня себя от удивления. Ни Норман, ни Джон не обратили внимания на одну из отцовских фраз. Но она слышала ясно, что он сказал: «Три сына». И впервые она подумала, не хранят ли тайны эти нелепые и все же романтические стены. |
